— Так что если, допустим, мы станем женихом и невестой, тебе разрешат поехать со мной куда-нибудь?
— Если станем, то разрешат. Должны разрешить, — бесстрастно сказала Исса.
И тут меня пробило:
— В таком случае я… предлагаю тебе… стать… моей… невестой, — выпалил я, даже толком не веря, что это я, Александр Пушкин, торжественно клявшийся товарищам-кадетам не жениться до сорока лет (а на первом курсе даже действительный член клуба «Умру холостым!»), говорю эти слова.
— Я согласна, — сказала Исса. И, поразмыслив, добавила: — Теперь бы еще собрать соответствующие документы…
В тот день мы с Колей проснулись очень рано. В десять Исса и Риши отбывали на «Видевдат» с главного космодрома Ардвисуры, Гамеш. А на восемь мы назначили прощальную «стрелку» у ворот санатории. Что может быть хуже прощания с друзьями? Только прощание с любимыми.
Головы у нас с Самохвальским были тяжелые, лица — кислые, разговоры — упаднические. Из серии:
— Ну что?
— Да ничего.
— Чего это ты?
— А сам?
Причины для такого декаданса, конечно, имелись. Например, половину той ночи мы с девчонками провели в «прощальном» загуле. И маленько перебрали.
А главное… главное, мы чувствовали, что без них, без наших красавиц и умниц, «Чахра» утратит девяносто процентов своих достоинств. И станет скучной клонской фабрикой по переработке свободного времени в здоровье.
И хотя до конца нашего с Самохвальским отдыха оставались одни сутки, каждый из нас думал об одном: как бы убить оставшееся время поэффективнее?
Да, красота санатория «Чахра» нам приелась. И это неудивительно. Ведь красота эта была слащавой, синтетической и, откровенно говоря, фальшивой. Как леденец, на котором написано «ежевичный», но который на самом деле состоит из жженого сахара с уксусом и химической вкусовой эссенции, имитирующей вкус настоящей лесной ягоды.
Вся эта сусальная позолота… Весь этот стиль «плюс-барокко», почему-то ассоциирующийся у клонских архитекторов с процветанием и умонепостижимым изобилием.
И среди всех этих мраморных портиков, среди стриженных под шар кустиков самшита плохо одетые люди воруют мыло и радуются забытому бутербродному огрызку… И между прочим, чтобы свободно выезжать за ворота этого рая, необходимо обладать такими полномочиями, которых даже у лейтенанта Риши из касты пехлеванов нету и в помине. Что же там — за воротами этого рая? Ядерная зима?
Я как раз гадал, имеет ли такое понятие, как «ядерная весна», некое конкретное геоклиматическое наполнение, когда в дверь нашей комнаты постучали.
Стучать так робко умела только Мидрахи. Но какого ляда ей надо, ведь до завтрака еще полтора часа?
— Войдите! — не оборачиваясь, бросил я.
— Встаньте на путь солнца, Николай и Александр!
— Взаимно, Мидрахи.
— Александр, — вдруг сказала Мидрахи, перейдя зачем-то на шепот. — Одна девушка попросила тебе кое-что передать…
— Исса? — оживился я.
— Нет. Девушку звали Риши, — простодушно отрапортовала Мидрахи.
Самохвальский бросил на меня ревнивый взгляд, но я жестом остановил его — дескать, спа-акойно, кадет!
— Просили передать — значит передавай! — поощрил я уборщицу.
— Но мне сказали, что это секретно, — замялась Мидрахи, взглядом указывая на мрачно чаевничающего Колю.
— Говори уже. У меня нет секретов от моего лучшего друга!
— Девушка просила передать, что она ждет вас возле фонтана, — сообщила Мидрахи. — И еще она сказала, что собирается поговорить с вами о чувствах. Она сказала, это очень срочно.
Бросив в сторону Кольки извиняющийся взгляд, я схватил свою куртку и бросился к выходу.
Я сразу увидел Риши — бледную и печальную, как всегда.
Она стояла возле бездействующего фонтана, художественной изюминкой которого была отлитая из бронзы пара борющихся мужчин — видимо, спортсменов. Оба борца казались подчеркнуто мужественными, не без легкой печати зверства на лицах, и имели комплекцию секс-идолов из земных гомоэротических журналов.
В «Чахре» я, кстати, сделал по этому поводу одно наблюдение: эстетика изображения мужчин у клонов ближе всего к эстетике наших родных секс-меньшинств. Впрочем, самих клонов это не смущает. Наверное, потому что меньшинств у них в принципе нет. Уничтожены как класс, хотя сами клоны врут про «отсутствие социальных корней».
Риши напряженно крутила головой, высматривая, видимо, меня.
Обеими руками она держала перед собой тугой вещмешок с эмблемой линкора «Видевдат». Словно надеялась защититься им от шальной пули.
Глаза у Риши были на мокром месте — это я сразу понял. И, конечно, перспектива послужить девчонке жилеткой в восторг меня не приводила.
Именно потому я нарочито широко улыбнулся и напустил на себя непринужденности.
— Что случилось, Риши? — спросил я, тяжело дыша. — Что-то с Иссой?
— Нет, с Иссой все в порядке. Что-то со мной, — тихо сказала Риши и отвела взгляд.
— Мидрахи сказала мне, ты хочешь со мной поговорить?
— Да. Хотела. И хотя теперь понимаю, что весь этот разговор — ошибка…
— Что ж, значит, я пришел зря? — спросил я таким тоном, который подразумевал только один ответ: утвердительный. Откровенно говоря, в тот момент я очень не возражал смыться. — Наверное, будет лучше, если я уйду…
— Нет, не уходи! — с мольбой в голосе сказала Риши и схватила меня за руку.
В этом детском жесте было так много трогательной искренности, что мне вдруг стало стыдно. «Ну как можно быть таким черствым?» — усовестился я.
— Конечно, я не уйду, если ты этого не захочешь, — заверил я Риши, утешая себя тем, что даже в случае если разговор будет наискучнейшим, дольше двадцати минут он не продлится. Потому что лишнего времени в распоряжении Риши нет. Не станет же она динамить отправку на свой линкор из-за каких-то чувств? Нет, Родина такого поведения не поощряет.