Завтра война - Страница 110

110

«Товарищ каперанг… Пожалуйста!» — попросил я еще раз, одними глазами.

Наконец Федюнин соблаговолил нарушить молчание и произнес:

— Что ж, кадет Пушкин… Ступайте к своей невесте… Но чтобы к началу концерта были как штык!

— К началу концерта?! Но он же в шесть часов начинается! — в отчаянии воскликнул я, быстренько соображая, что на все дела нам с Иссой отводится разнесчастных девять часов!

— Я сказал к началу? — пробормотал Федюнин, симулируя рассеянность. — Оговорился. Приходите к началу третьего отделения… Но не вздумайте опоздать! Помните: после окончания концерта — пресс-конференция. Не явитесь — голову сниму!

— Служу России! — рявкнул я.

Все же дела не так плохи. Десять с половиной часов в обществе любимой — это совсем не то же самое, что девять. Живем!

Потом был космопорт — стерильный и суетливый. Имени Труда. Да-да, его самого.

Видимо, народные герои и религиозные деятели как раз на втором хосровском космодроме окончились. Остался один только труд. Вот именем его и назвали.

Я сидел в зале ожидания, закинув ногу за ногу, и сверлил взглядом дверь, из которой должны были появиться пассажиры лайнера «Кандарес», совершившего посадку только что. Пятнадцать минут, двадцать… Таможню они там, что ли, проходят?

«Да, они проходят контроль, если хотите, нечто вроде таможни», — вежливо отвечала девушка из справочной, подарив мне смурную клонскую улыбочку, которую я бы назвал «русалочьей».

«А почему таможню, ведь моя невеста Исса Гор — гражданка Конкордии?» — допытывался я.

«Не имеет значения, — объяснила девушка, — гражданка или нет. Все проходят. Потому что Хосров — это особая территория».

Слова «особый», «специальный» и «закрытый» всегда всё объясняют. Я поплелся к своему креслу.

А время шло — наше с Иссой время. Минутки, которые мы могли бы провести, нежно держась за руки, целуясь или хотя бы поглощая плов с креветками в какой-нибудь забегаловке, исправно утекали в вечность. Полчаса. Сорок минут.

Ожидание становилось невыносимым, а из-за заветной двери по-прежнему не доносилось ни звука.

Впрочем, никто кроме меня — а встречающих «Кандарес» собралась уже порядочная толпа — не нервничал. Все воспринимали задержку как нечто само собой разумеющееся. И держались как английские лорды: без сантиментов и с достоинством. А может, это их врожденная клонская отмороженность сказывалась? Есть же в конце концов и в ней свои плюсы…

Я побрел к кофейному автомату и дрожащей рукой скормил ему мелкую конкордианскую денежку с чеканным портретом бородатого хлыща в архаическом скафандре (как оказалось впоследствии, так клоны представляли себе Гагарина). Автомат содрогнулся в конвульсиях, зафырчал и стих, мигом потушив все лампочки — судя по всему, стаканчик заклинило прямо в жерле. Как раз на мне.

— Твою мать, — вполголоса выругался я. Я был зол на весь мир — на этот автомат, на девушку из справочной, на Федюнина, на себя и даже на устроителей концерта. Почему все так безобразно?

И в этот момент моего плеча коснулась легкая женская ладошка. В том, что ладошка женская, у меня сомнений не было — мужчины кладут руку на плечо совсем-совсем не так.

Я обернулся, ничего особенного не ожидая.

И ахнул…

Передо мной стояла… нет, не Исса, как мне (и вам?) хотелось бы.

Передо мной стояла Риши Ар.

На ее открытом лице сияла чуть застенчивая улыбка, а ее фигура, все изгибы которой старательно подчеркивала эластичная ткань армейского комбинезона (в районе груди он был явно мал на пару размеров), лучилась жизненной силой. Ее бравая выправка кричала: «Служу Конкордии!» И только глаза у нее были бездонными и грустными — как тогда в «Чахре», среди олеандров.

— Встань на путь солнца, Александр! — сказала Риши и первой протянула мне руку.

Но руку я отверг — совершенно стихийно, надо сказать. Тут словно бы какая-то сила толкнула меня вперед. И я… заключил Риши в крепкие объятия. В дружеские объятия, разумеется.

— Как я рад тебя видеть! Ужасно рад! — повторял я, скалясь во все тридцать два зуба. Я вовсе не кривил душой ради вежливости — эмоциональный подъем был налицо. — Вот уж не чаял тебя тут встретить! Какими судьбами?!

— Я тоже совсем не ожидала… Иначе… — Риши засмущалась и опустила глаза.

— Иначе что?

— Иначе я…. Я бы подождала, пока Исса пройдет контроль, — наконец нашлась она. — И только потом вышла… Ты не думай — я не стала бы испытывать твою вежливость, если б знала!

— При чем тут вежливость? — пожал плечами я. — Так что, выходит, Исса тебе не сказала, зачем летит в Хосров?

— Нет.

— Гм… Я думал, вы подруги…

— Были подруги. То есть мы и сейчас подруги. Но уже не такие близкие, — объяснила Риши. — В последнее время мне трудно дружить с Иссой, как раньше, понимаешь? И не потому, что она плохая, а я — хорошая… Здесь другие причины… Ты должен понять.

Тут уже пришла моя очередь опускать глаза. Я не был готов вести такие откровенные разговоры о личном прямо перед встречей с невестой. И все же каким-то странным образом мне все это нравилось.

Более того, я чувствовал, что если б не Исса, я с удовольствием провел бы с Риши несколько часов в хорошем ресторанчике, посасывая «Заратуштру» и обсуждая всякую ерунду.

Не знаю уж что, но было в Риши что-то располагающее, проникновенное. И это «что-то» никак не было связано со «сперматоксикозом» и «женитьбой». Скорее, все это имело отношение к душе — вечной и нетленной, к той самой, про которую писали великие поэты.

— Я слышала, вы подали заявление в Комитет по Делам Личности? — спросила Риши. Ее голос предательски дрогнул на слове «заявление».

110