Завтра война - Страница 96

— Верно! Тут одних зажигалок дюжина! — возликовал Эстерсон, сидя на корточках перед невзрачной коробкой, оказавшейся на деле подлинным никотиновым кладом. — Надо же, сообразительности не хватило этот ящик проверить! Ну кто бы мог подумать, что счастье совсем рядом! Под боком!

— Счастье — оно всегда под боком, — философично заметила незнакомка. — Нужно только научиться его находить… Ну ладно, а второе пожелание?

Эстерсон замялся в нерешительности. Но все-таки вымолвил:

— Посидите со мной хотя бы пять минут. Пожалуйста. Это ведь не очень сложно, правда?

— Не сложно, — кивнула женщина. — Только зачем?

— Зачем? — растерялся Эстерсон. — Просто так… Впрочем, я понимаю. Вас, наверное, ждут… Ваш муж, например.

Женщина ответила не сразу.

— Меня никто не ждет. Тем более — муж, — сказала незнакомка и в ее голосе Эстерсону почудились обиженные нотки.

— Извините, если наступил на больную мозоль. Я понимаю, в жизни бывает разное… Я сам, признаться, разведен. И мой развод — до сих пор не могу думать о нем спокойно…

— Во-первых, я не спрашивала вас о вашем семейном положении.

— Ура! Я ликую! Вы перешли со мной на «вы»! — с улыбкой возопил Эстерсон.

— Не дождешься. Это просто случайность! — Видимо, расстаться с амплуа грубиянки его собеседнице было непросто. — А во-вторых, мой муж никогда со мной не разводился. Он погиб. Поэтому он не может меня ждать, ясно?

— Ясно. То есть на мою вторую просьбу вы отвечаете категорическим «нет».

— Именно, — кивнула женщина. — У меня полно дел наверху.

— У меня есть еще третья просьба. Последняя. И маленькая.

— Ну?

— Скажите, как вас зовут.

— Вот уж не понимаю, зачем тебе нужно мое имя!

— Видите ли, еще в частной школе для мальчиков имени Оксеншерна меня учили обращаться к дамам либо по имени, либо по фамилии, либо по титулу. Учителя объясняли мне, маленькому мальчику Роланду, что обращаться к женщине «эй, ты!» или «извините» неприлично. Титула у вас скорее всего нет. Остаются, на ваш выбор, либо имя, либо фамилия. А можно…

— С каких это пор уголовники учатся в частных школах? — с издевкой спросила женщина.

— У нас в Швеции считается, что главное для уголовника, особенно же для рецидивиста — иметь хорошие манеры. Чтобы не осрамиться перед надзирателями и сокамерниками… А если серьезно, мне уже осточертело повторять вам, что никакой я не уголовник. И не рецидивист!

— Ладно. Полина Пушкина.

— Что?

— Полина Пушкина, — повторила женщина. — Меня так зовут. Полина — имя, Пушкина — фамилия.

Эстерсон опустил глаза и замолчал. На губах его блуждала улыбка гурмана — он словно бы пробовал на вкус имя своей новой знакомой. А когда он поднял глаза, в них явственно читалось: конструктор доволен.

— Полина Пушкина, — медленно повторил Эстерсон и, сдвинув брови, будто бы припоминая что-то важное, добавил: — А этот русский поэт… м-м-м… Алексий Пушкин… Он не ваш родственник? Я хотел сказать, не ваш предок?

Не успев дослушать вопрос до конца, Полина громко расхохоталась. То ли ее рассмешила серьезность, с какой был задан этот вопрос, то ли она представила себе, какой важной павой могла бы ходить, будь она и впрямь наследницей автора «Медного всадника».

Полина смеялась довольно долго и вскоре Эстерсон тоже начал похохатывать — за компанию.

— Нет, Александр Сергеевич Пушкин, к сожалению, не мой предок. Хотя одна из моих прабабушек потратила половину унаследованного от отца-архитектора состояния на то, чтобы доказать обратное. Увы и ах! К сожалению, Пушкин — довольно распространенная русская фамилия. Оказалось, что восемнадцать поколений назад мой далекий прадед взял ее взамен своей настоящей фамилии, Придыбайло, чтобы прошлое не мешало ему скрываться от ревнивой жены. Так, посреди кубанских степей, мой предок из какого-то Придыбайло превратился в однофамильца великого человека. Но Пушкина-поэта я все равно очень люблю. А моя мать его просто обожала. Знала наизусть «Египетские ночи» и, конечно, «Онегина». И даже назвала в его честь моего брата Сашу. — Полина тяжело вздохнула.

— А что, ваш брат тоже погиб? Как и муж? — участливо поинтересовался Эстерсон.

— С чего ты взял, что Саша погиб?! — вспылила Полина.

— Ну… Вы так многозначительно вздыхаете… Словно случилось непоправимое…

Но настроение у Полины уже переменилось. Она снова стала мрачнее тучи и разговорчивость ее тут же превратилась в сварливость.

— Какая тебе разница, что произошло? — возбужденно затараторила она. — Да, я не видела его много лет. Но из этого не следует, что с ним что-то случилось! Думаю, он сейчас студент какого-нибудь университета. Если ума хватило экзамены вступительные сдать, а с этим делом у него всегда было туговато… И вообще, зачем ты лезешь в мою жизнь?!

— Извините… Я не собирался никуда лезть… Я просто спросил… Просто задал вопрос про поэта Пушкина… У нас он очень популярен… Даже улица в Стокгольме, на которой жила моя бывшая жена, в его честь называется, — зачастил Эстерсон.

— А-а… Улица… — Полина скептически скривилась. — Теперь все ясно! А я все голову ломаю, откуда рецидивисту знать старинную русскую поэзию… В общем, я пошла. Приятного тебе аппетита.

* * *

И Эстерсон снова остался в одиночестве. Он споро расправился с принесенным ужином и принялся размышлять о побеге.

Вот если строительную пену задуть между прутьями, она могла бы расширить зазор между ними настолько, чтобы просунуть в него голову…

А когда можно просунуть голову, значит, путь свободен — эту истину люди постигают обычно еще в роддоме.