Завтра война - Страница 40

Видимо, Бабакулов тоже заинтересован маневрами джипса, потому что добивать его не спешит. В самом деле, каждая крупица дополнительной информации о враге для общего дела важнее, чем лишняя строка в списке побед какого-то лейтенанта.

Пронаблюдать за гребешком дольше нам не дает сосед из третьей эскадрильи. Флуггер с трезубом на вертикальном оперении — машина капитан-лейтенанта Бердника, комэска-3 — вырывается вперед мимо нашей пары. Почти незаметный взгляду доворот пушечных обтекателей, синхронная вспышка двух лазеров — и гребешок, окончательно потеряв управление, валится к земле.

По общефлотскому каналу передают: множественная неопознанная угроза в районе домен. Надо прикрыть торпедоносцы от неведомой напасти.

И снова комэски ведут нас за собой.

Это уже слишком. Мы в бою от силы пятнадцать минут, но каждая секунда была проведена в таком напряжении, что у меня против моей воли начинают дрожать предплечья. Почему предплечья? А вот черт его знает!

Никогда в жизни не было у меня мышечного тика. А тут я поглядел на очередной тактический пакет от «Асмодея» — и тик вдруг начался. И усталость навалилась.

Смотрю на текстовый скролл. Нет, глаза меня не обманули. Вот он, результат анализа.

НАЗЕМНЫХ ЦЕЛЕЙ: 36

>> КОМБАЙНЫ (КЛСФ. НАОТАР-НЦ-4): 2

>> ДОМНЫ (КЛСФ. НАОТАР-НЦ-1): 1

>> НЕОПОЗНАННЫХ: 33

ВОЗДУШНЫХ ЦЕЛЕЙ: 219

>> НЕОПОЗНАННЫХ: 219

Двести девятнадцать неопознанных воздушных целей!

На войне «неопознанный» почти всегда означает «вражеский».

На этой войне неопознанная воздушная цель почти всегда оказывалась истребителем-гребешком.

Таких истребителей мы за все время сегодняшней операции — неглупо спланированной и самой успешной за все время Наотарского конфликта — сбили никак не больше семнадцати. А может, и того меньше.

Сейчас, если верить железу, над полем боя истребителей противника в двенадцать раз больше. Выходит, мы вмиг утратили свое спасительное численное преимущество? Не говоря уже о качественном, которого никогда и не было?

Это никакая не виктория. Это полный разгром, товарищи. Катастрофа, какой не знали еще москитные силы Флота со дня своего рождения.

В тот самый миг, когда меня дробило нервной дрожью, до крайней северной домны, над которой творилось это безобразие, было еще довольно далеко. Зона штурмовки — не пятачок, с юга на север километров семьдесят будет.

Поэтому в оптике, конечно же, ни я, ни кто другой из нашей эскадрильи ничего пока не видели. Данные поступали только от «Асмодеев».

Может, врет железо?

И правда, врет: вот число наземных целей уменьшилось на пять штук, а воздушных — увеличилось на столько же. Потом наоборот: семь воздушных превратились в наземные.

Нормально? Так бывает? Чтобы вдруг пять гребешков одновременно гробанулись? А семь комбайнов в воздух взлетели, колесами помахивая?

— Командир, у меня сбой в общефлотском канале, — говорит Цапко. — Липовые цифры дает.

— И у меня, — поддакивает Бабакулов. — Трехзначное число целей, все неопознанные. И скачут, как блохи.

— Нет, раз и у вас такая чертовщина, значит, никакого сбоя, — встревает Фрол.

— Братцы, это правда, — глухо говорит Готовцев. — Железо работает отлично. По командной сети я только что получил аж три устных сообщения. Слушайте. Первое, прямо с борта «Варяга»: все истребители джипсов вышли из космического сражения и брошены против нас. Пять-семь минут — и они будут в зоне штурмовки.

— Раньше сказать не могли! — психует Цапко.

— Это не нашего ума дело! Молчите и слушайте дальше. Второе сообщение — от наших торпедоносцев. Прежде чем добили последнюю домну, она раскрылась и выпустила за две сотни неопознанных целей. Мы их сейчас сами увидим. Это и гребешки и не вполне гребешки одновременно. Такие себе недогребешки, едреный корень. Третье: командование флота категорически запрещает открывать огонь. И категорически запрещает отход. Мы должны организовать плотный барраж над останками последней домны, где вьются, ммм… недогребешки. И не предпринимать никаких действий, пока не поступит личного приказа главкома Экспедиционного Флота, адмирала Пантелеева. Все. Я не спрашиваю есть у вас вопросы или нет, потому что вопросы у вас есть, а ответов у меня нет!!!

— Тише, тише, отец-командир, — вздыхает рассудительный Егор. — Вопросов нет. Не врет железо, не врут адмиралы, и сон мой не врет. Видел я двенадцать белых котиков. Всякий, кто на Большом Муроме родился, знает: смерть пришла. Теперь уж не отступится, пока меня не приберет. Да и все к тому. Так что, братцы, не поминайте лихом Егора Кожемякина. Всем вам земной поклон. А молодому Сашке, если выберется, желаю в люди выйти.

— Спасибо. — Я был тронут, что он помнит мое имя. — Но зачем же вы так, товарищ старший лейтенант? Я где-то читал, что двенадцать котиков — это вовсе не…

Ой, как все на меня набросились! Как зашикали!

— Отставить, кадет!

— Замажься.

— Ты что, сбрендил, парень? С Егором в воздухе пререкаться?

— Не спорь. Просто скажи Егору спасибо, — подсказал добросердный киргиз Бабакулов.

Я не знал, плакать мне или смеяться. Почел за лучшее последовать совету и уже открыл рот, но тут неожиданно вступил Фрол. Он внес свежую струю в общее веселье:

— Егор, на смерть, что на солнце, во все глаза не взглянешь. Иногда и цыплята — это всего лишь цыплята.

— Браво, Фрол! А сигара — всего лишь сигара, — повеселел Бабакулов.

Мне показалось, что слова Бабакулова — смутно знакомая мне и широко известная среди эрудитов цитата. Но, конечно, ее автора я припомнить не смог.