Шубин прервался. Помолчал. И закончил:
— … Я поднимаю свой бокал за встречу, товарищи. За встречу с вами, мои дорогие пилоты. На этом же корабле. В этой же трапезной. После победы!
Пилоты бешено зааплодировали.
— Ура!
— Браво!
— Ура командиру!
— Слава человечеству!
— Смерть гадам!
— Даешь Наотар!
Какой-то верткий субъект за соседним столом перещеголял всех. Он выплеснул в зал целую цистерну энтузиазма:
— На каждый удар агрессора ответим двадцатью! Слава Флоту! Слава Российской Директории!
Конечно же, это был мой однокашник Белоконь, приписанный к первой эскадрилье.
— Слава жратве, — пробубнил Цапко с набитым ртом.
Октябрь, 2621 г.
Научно-производственная станция «Боливар»
Церера, Солнечная система
Угрозы генерала Родригеса не были пустыми.
«Условия» для Роланда Эстерсона были созданы. И «либеральными» эти условия мог бы назвать разве что начальник тюрьмы особого режима. Да и то, иная тюрьма, по крайней мере из расположенных на Земле, лучше подходила для жизни и работы, чем станция «Боливар».
Казалось бы, что плохого в Церере?
Обширная подземная станция, основанная еще в эпоху колонизации планет Солнечной. На станции после основательной модернизации были устроены научно-исследовательские лаборатории и завод по производству истребителей.
На поверхности — военный космодром. Имеется также оздоровительно-развлекательный комплекс для персонала лабораторий и заводских рабочих.
Казалось бы, живи и радуйся. Но на Церере радоваться не получалось. Там даже улыбались редко.
«Пилюли счастья», как назывался в просторечии фармакологический комплекс, прописываемый на Земле лишь заядлым меланхоликам и больным с диагнозом МДП в депрессивной фазе, были на «Боливаре» заместо витаминов.
«Пилюли счастья» лопали все. И дозы назначали себе сами.
Что-то не так было на Церере. Казалось бы, эмуляторы силы тяжести и системы жизнеобеспечения там стояли самые обычные. Такие же, как на сотнях других планеток, астероидов и кораблей. И защитные купола были тоже самой расхожей конструкции.
Наверное, купола работали нормально. Но от главного они не защищали — уже через два-три дня на Церере новоприбывший начинал ощущать себя лишним. Метафизическим посторонним. Человеком, который явился погостить в этом мире без всякого приглашения.
Процент самоубийств на Церере был значительно выше среднего. Травматизм на заводе — ужасающим.
Только совокупными усилиями концерна «Дитерхази и Родригес» и Национального департамента охраны труда удавалось скрывать наводящую на грустные мысли статистику от прессы и прогрессивных слоев общественности Объединенных Наций.
Разумеется, проблему неоднократно пытались решить, не поднимая лишнего шума.
Дизайнеры по интерьеру обклеивали жилые помещения станции «Боливар» обойчиками самой веселой расцветки. Они заставляли коридоры драценами, а вестибюли — корзинами с цветущими примулами.
Обвешивали стены жизнеутверждающими фотографиями — целующиеся дети, торжествующие у ворот супостата футболисты, экзальтированные рыбаки, идущие домой с неслыханным уловом. Все это — для создания «дружественной, семейной атмосферы».
Психологи, насмотревшись на успехи спецов из Конкордии, достигших в деле конструктивной промывки мозгов вершин профессионализма, дрючили трудовой коллектив лабораторий сеансами «ура-гипноза», после которых, как известно, «жизнь становится прекрасна и безумно хороша».
На заводах поднимали зарплаты. В лабораториях — присваивали научные звания направо и налево.
Ничего не помогало.
Драцены и примулы чахли на глазах. «Веселые» обойчики выцветали. Футболисты и рыбаки вызывали отвращение своим неуместным оптимизмом и наигранным довольством.
После сеансов «ура-гипноза» пациенты начинали плакать и терять вес. Пришлось отменить сеансы. Обрадованные психологи смылись с Цереры с первым же грузовым судном.
Рабочие начисто пропивали зарплаты в кабаке при космодроме и увольнялись без всякого сожаления. Лаборанты и аспиранты, наплевав на степени, разрывали контракты, выплачивали неустойку и сматывались, сматывались, сматывались…
Казалось, сам воздух на станции «Боливар» враждебен человеку. Казалось, даже безжизненный грунт Цереры дышит ненавистью. Мистика!
Некогда аспиранты в лаборатории затеяли конкурс на выявление героя, которому удастся заснуть без снотворного три ночи подряд. Приз — пятьсот терро.
К моменту прибытия на «Боливар» конструктора Роланда Эстерсона пятьсот терро оставались в призовом фонде уже более двух лет…
Первое время Роланд не унывал. Он попросту не мог себе позволить унывать, ибо это означало снижение работоспособности, а снижение работоспособности означало автоматическое продление срока пребывания на проклятой станции.
Он знал — в отличие от рабочих и сотрудников лаборатории, которые могли выбраться с «Боливара» хотя бы ценой огромных штрафов и навеки испорченного резюме, он будет сидеть здесь, пока не закончит. Или пока не умрет.
Даже если теперь он вернет полученные восемь миллионов концерну «Дитерхази и Родригес» в обмен на свободу, никакой свободы он не получит. Потому что им не нужны восемь миллионов.
Им нужен истребитель.
«Дюрандаль» любой ценой.
Концерн «Дитерхази и Родригес» рассчитывает заработать на «Дюрандале» сотни миллиардов терро, не говоря уже о политическом капитале и лаврах защитников отечества. В этом Роланд был совершенно уверен. Как и в том, что война неизбежна и что начнется она совсем скоро — зачем иначе вся эта спешка, все эти истерики генерала Родригеса?