Тут же, под бортом линкора, стояли несколько блочных флуггерных ангаров. Судя по всему, после ремонта «Пожарский» намеревались переклассифицировать в авианесущую орбитальную крепость.
Дышалось легко и привольно, полной грудью: спасибо кислородным маскам!
Огромное красное пятно над головой не столько грело, сколько нервировало. О двух эрзац-солнцах я вообще молчу: бледные, как привидения, они напоминали НЛО со старинных любительских снимков. И вызывали примерно те же эмоции: эт-то что еще такое? Не иначе фальшивка!
Строем и с песней мы — лейтенанты на посмешище мичманам — топали от «Дзуйхо» к казарме, под которую был переоборудован выпотрошенный фрегат.
Если в наших линкорах — пусть даже крепко битых — еще чувствовались стать, краса и сила, то этот кораблик всем своим видом говорил: я уж свое отлетал. И притом давно.
«Ну все. Рапортами нашими небось какой-нибудь жирный кадровик подтерся, — грустно думал я. — Сейчас замаринуют нас, скороспелых лейтенантиков, в стылой казарме под предлогом нашей неопытности, а там уже и война закончится. Еще, может, и в Академию вернут. Доучиваться».
Тут откуда ни возьмись наперерез нашей колонне, во главе которой горлопанил бывший старшина курса Малкжов, бросились двое офицеров в отличных шинелях из синего сукна. Похоже, никак не меньше кавторангов!
Они перебросились парой слов с Малюковым. После чего тот скомандовал:
— Курс, песню прекра-щай! Стой! Нале-во! Равняйсь!
Мы остановились.
Офицеры в синих шинелях вышли на середину строя. Первый негромко сказал:
— Всем истребителям просьба подойти к нам.
Второй добавил:
— Остальные могут продолжать движение. Вольно.
И тут у меня на глаза навернулись слезы. Наверное, специфика местного климата?
Дежа вю!
Одним из офицеров был… Шубин! Только на его погонах красовалась большая звезда эскадр-капитана, а не три средних, каперангских. А вторым был Бердник, тоже офицер 19-го авиакрыла, во время Наотарской операции — комэск-3.
Почти как в мае прошлого года, во дворе Академии. Только тогда мы были кадетами — и нам приказывали «три шага вперед». А теперь мы стали лейтенантами. И нас просят подойти.
Хотя, конечно, могли бы и приказать. Мы бы не обиделись.
Так что насчет «Трех Святителей» наши с Колей мечтания сбылись. Что же до контрнаступления, громких побед и десанта на Хосров…
— … Только оборона, — повторил Шубин. — Конечно, эластичная оборона. С широким маневром, с частными контрударами. Возможны также рейды на оккупированные противником планеты, где его оборона еще недостаточно укреплена… Но настоящее контрнаступление должно вызреть. Его нужно подготовить. На передовых базах мы потеряли слишком многое. В том числе огромные склады боеприпасов и люксогена. Это горькая правда. Но вы имеете право, вы обязаны знать, что легкой победы не будет.
Любопытно было наблюдать, как от последних слов Шубина перекосило молодого типа, который сидел рядом с ним. Учитывая, что тип этот выпустился из Академии только за полгода до нас, погоны старшего лейтенанта он носил явно не за боевые заслуги.
Белоконь была его фамилия. В самом начале войны некий высокий покровитель в штабе флота налепил ему одним махом две новых звездочки и двинул на свежеизобретенную должность пресс-офицера «Трех Святителей». Поясняю: Белоконь стал цензором и главным краснобаем 19-го авиакрыла. Ура, товарищи!
— Это, как говорится, были плохие новости, — заключил Шубин. — А хорошие новости выпала честь сообщить капитану второго ранга Берднику.
— Хлопцы, большинство из вас знает, а молодое пополнение сейчас узнает, что «Три Святителя», «Кавказ» и «Пожарский» отличились в боях за Клару. Мы воевали отлично! Да и немцы тоже дрались как львы — спору нет. Но им повезло меньше, а нам больше. Командование благодарит нас за спасение большей части эвакотранспортов, отдельной строкой — за груженные драгоценными древоматериалами магистральники «Рене Декарт» и «Готфрид Лейбниц». Командование не винит нас в том, что яхта «Яуза» попала в руки противника. Для пилотов, которые присоединились к нам только сегодня, даю справку. «Яуза» — собственность Императорского балета России. На борту яхты балетная труппа совершала благотворительное турне по колониям Тремезианского пояса.
Война застала яхту в одном из космопортов Клары.
Труппа уже успела подняться на борт, «Яуза» заправлялась люксогеном в двухчасовой готовности к старту. Когда «Фраваши» атаковали космодром, капитан яхты — очень опытный человек, Петр Николаевич Любимов — прервал заправку и немедленно взлетел. Это было единственно верное решение, иначе яхте с ее стремительным, полувоенным силуэтом досталось бы по полной программе. «Яуза» вышла на орбиту и уже прогревала маршевые двигатели, чтобы уйти в Х-матрицу, когда ее заметил и принудил к остановке клонский фрегат «Балх» — левофланговый фронта конкордианской эскадры. «Балх» выслал к яхте флуггер с призовой партией. В это время немецкий «Эльзас» и наш «Пожарский» ворвались в центр конкордианской эскадры и навязали огневой бой линкорам «Фируз», «Каос» и «Шапур». Эту атаку поддержали торпедоносцы с «Трех Святителей». Группа наших штурмовиков навалилась на левый фланг, добившись нескольких попаданий во фрегат «Шираз» и одного — в «Балх».
— Два попадания в «Балх» было, товарищ капитан второго ранга! — выкрикнул кто-то из пилотов-штурмовиков, сидевших в углу. — Своими глазами видел!
— Лейтенант Степашин, вы уже знаете мое мнение по этому поводу, — строго сказал Шубин. — Продолжайте, товарищ Бердник.