Завтра война - Страница 124

124

А теперь — внимание! — интуиция.

Когда человек при прощании уверяет, что не увидится с вами никогда, это значит, что вы обязательно еще встретитесь. Но — не там и не тогда, где вы планировали до такого вот неожиданного прощания.

Чувствуете? Если прозвучали трескучие слова — «смертельная опасность», «далекий поход», «прощай», «навсегда» — значит, конец всем прежним планам. Но еще не конец отношениям!

А мистическая сила наших брачных документов в Комитете по Делам Личности? Это ли не самый надежный якорь для нас в бурном океане жизни?

Копить деньги — значит строить планы. Но после разговора с Иссой я понял, что планов лучше не строить. А значит, деньги что?..

Вот-вот. Судьба еще сведет нас. Обязательно. Но, затянув пояс потуже, складывать грош к грошу на билеты Мурманск—Хосров, отказывая себе в элементарных радостях жизни… Не слишком ли?

От бесконечной войны искусственного полярного дня с естественной полярной ночью у меня ехала крыша. Все лето я проторчал на Новой Земле. В Хосрове отдохнуть не вышло. Перед зимними экзаменами (сессия начиналась 12 января) мы получили законные рождественские каникулы.

Колю с его летающей дачей я снова послал на три веселых буквы. Благо, обижаться он уже устал.

Третьего января хрупкий курортный геликоптер, весь расцвеченный рекламой самого себя, то есть компании «Крымские вертушки», высадил вашего покорного слугу на горе Демерджи. Точнее — на припорошенной снежком лужайке перед приютом «Братец Лис». (Как легко догадаться, в двух километрах, за буковым лесом, впоследствии сыскался и его приют-двойник «Братец Кролик».)

«Приют» звучит по-сиротски, и, отправляясь из Симферополя на Демерджи, я ожидал увидеть двухэтажный барак из посеревших сосновых досок, в котором туристы-экстремалы прячутся от непогоды и поют душераздирающие песни про крепкую мужскую дружбу и «девушку по имени Весна».

На деле «Братец Лис» оказался очень приличной гостиницей, мастерски вписанной в горный ландшафт. В четырех углах здания росли исполинские американские секвойи. Как их удалось здесь укоренить? Не могу знать. Знаю только, что прикладная садово-парковая ботаника может все! Секвойи были самыми настоящими и вот на этих-то четырех секвойях, как на сваях, на высоте в несколько метров над землей, было… подвешено здание гостиницы!

Шутка. Конечно же, здание только казалось подвешенным — отчего я и говорю, что над проектом гостиницы работал мастер своего дела. На самом деле «Братец Лис» покоился на мощных балках, загнанных в горный склон.

Под левой фасадной секвойей сидел лис. Настоящий. В ошейнике, но не на привязи. Вероятно, ручной. И вероятно, тот самый, который «братец».

Стоило мне выйти из геликоптера, как лис подбежал ко мне и, глядя на меня невыносимо умными глазами, замахал хвостом.

— Что? — спросил я.

— Представьтесь, пожалуйста, — сказал лис. О Господи! Я чуть не поседел.

Но не поседел все-таки. Сообразил, что голос доносится из радиоболталки, вмонтированной в его ошейник.

Через дрессированного лиса я поболтал с невидимым администратором и выяснил, что отец ждет меня в номере 319.

Да, в такую глушь меня могла занести только сыновняя любовь. Собственно, я брал билеты на флуггер до Симферополя, а не до насыпного космодрома «Массандра» только потому, что полагал застать отца в столице Крыма. Хотел сделать ему сюрприз.

Но автопривратник в квартире отца сообщил, что «Господин Ричард Пушкин изволил уехать» и тут же раскололся, куда именно господина Ричарда Пушкина понесли черти.

«Господин»! Ох уж эта богема… Хорошо хоть не «месье»…

— Я провожу, — сказал лис и, привычно заметая хвостом свои следы, побежал к гостинице.

«Странно все-таки, почему в речи администратора первое лицо переносится на эту зверюгу. Точнее было бы «он проводит», — думал я, ступая на выехавшую мне под ноги лестницу. — Или лис все-таки обладает разумом и говорит от своего лица? Но ведь какие бы то ни было эксперименты по акселерации мышления животных запрещены! И создание симбионтов тоже. И вживление нейронных устройств в нервную систему позвоночных запрещено. Ладно бы еще наш брат военный, в бункерах какого-нибудь периметра экспериментировал… Но вот так, у всех на виду! В гражданском учреждении!» Задать прямой вопрос лису я счел бестактным. В конце концов туристический бизнес — это всегда смесь волшебства с шарлатанством. Так лучше уж думать, что волшебство.

Отец, как всегда, был неподражаем.

— О, медаль! Пилотка! Форма! Не мерзнешь?! Кокарда с крылышками! Богато! Слушай, а ты в каких войсках-то служишь? Все никак не запомню! Крылышки — это авиация, да?!

— Военно-космические силы, папа.

— Звездолетчик?! Отлично! Леське похвастаю! Подумать только мой сын, мой Сашка — звездолетчик! А медаль за что? За Наотар? Как-то не по-русски!

— Это в Конкордии, папа.

(В сотый раз напоминать отцу, что я не «служу», а учусь, что я не «звездолетчик», а истребитель, что это не «кокарда», а нагрудный знак, который выдают после двухсот часов пилотирования? О нет, увольте.)

— Конкордия? Постой-постой… Конкордия на латыни означает «согласие», верно?

— Да.

— И что это за согласие такое? На какой планете? Что-то новенькое…

На элегантном стеклянном столике стояла початая бутылка коктебельского портвейна и две немытые чашки. Именно чашки, не бокалы.

В продолжение общения с отцом я сполоснул одну из них, наполнил портвейном до краев и сразу осушил. Чтобы, стало быть, папанина трескотня мне поскорее стала по фигу.

124